Ну, положим, кря?
А вот последующие процедуры были куда неприятнее.
Михал помог ему вылезти из бассейна, больше поднимая его, чем поддерживая, потому ноги у Дума все еще подгибались, подсадил его на кушетку, и стал обрабатывать раны.
Было больновато от прикосновений, Дум морщил красивое личико, и Михал суетливо переспрашивал:
-Что больно? Ну потерпи, пожалуйста. Я ж и так стараюсь аккуратно....
Но Дум поддрагивал каждый раз, когда пальцы прикасались к ободранной коже.
Потом еще мучения- Михал обматывал раны бинтами. Дум не выдержал и расплакался. Почему мученя никак не закончатся, почему именно с ним? Михал прервался и бережно уложил его снова на спину, поддерживая только, чтобы он не касался простыни ожогом. Второй рукой стал снова гладить по лицу:
-Шшшшш, тихонько.... несчастье ты маленькое. Да что ж ты так плачешь-то горько.
Откуда только эти слезы брались, он же никогда не плакал, вообще никогда, даже когда Белоснежка укладывала его на подушки и вставляла палец в самое тайное его местечко. Это было противно, немного унизительно, но не так. Потому что он там был сам, и это не было больно и то была женщина, и...потом Пауль всегда утешал его... Дум немного успокоился, затих. Так он пролежал долго, пялясь в потолок-спать уже не хотелось, мысли- и так всегда простые, спутались и голова казалась пустой и тяжелой после частых слез.
Михал продолжал гладить его, щеки, нос, обвел миниатюрное ушко, поправил подсыхающие и обвисшие прядки, шептал ему какую-то бессмыслицу, как маленькому ребенку, но все таки закончил словами:
-Извини, я должен посмотреть тебя, миленький, мне сказали, что могут быть проблемы.
Дум уже даже не удивился, когда и этот человек перевернул его на живот, положил к себе на колени и раздвинул ему ягодицы большим и указательным пальцами. Дум только зажмурился ожидая новой волны унижения, боли, заполненных кишок, но этого не последовало.
Михал поцокал языком, чуть тронул разорванные края прохода:
-Как плохо, как плохо, что с тобой же только делали.... ты же малютка совсем....ну ничего, заростет. Сегодня я намажу тебе ранки, но потом будешь заботиться о себе сам.
Дум дернулся, и стал вырываться, когда Михал начал мазать разрывы. Прикосновения к натруженному развороченному месту уже вызывали у него ужас и тошноту. Но мужчина был сильнее, он крепко прижимал его за талию, и таки довел свое дело до конца. Впрочем, к этому-то концу, Дум уже понял, что никто ничего в него вставлять не собирается и немного обмяк. Мазь подействовала почти сразу- сначала пекло, потом внезапно перестало болеть.
Михал отпустил его, перевернул на спину, подложил валик под плечо с ожогом и накрыл Дума легчайшим покрывалом.
-Отдыхай. Сейчас тебе принесут немного поесть, а потом я заберу тебя в комнату к твоим друзьям.
Он наклонился, поцеловал маленького человека в лоб и бесшумной тенью вышел из комнаты.
Михал помог ему вылезти из бассейна, больше поднимая его, чем поддерживая, потому ноги у Дума все еще подгибались, подсадил его на кушетку, и стал обрабатывать раны.
Было больновато от прикосновений, Дум морщил красивое личико, и Михал суетливо переспрашивал:
-Что больно? Ну потерпи, пожалуйста. Я ж и так стараюсь аккуратно....
Но Дум поддрагивал каждый раз, когда пальцы прикасались к ободранной коже.
Потом еще мучения- Михал обматывал раны бинтами. Дум не выдержал и расплакался. Почему мученя никак не закончатся, почему именно с ним? Михал прервался и бережно уложил его снова на спину, поддерживая только, чтобы он не касался простыни ожогом. Второй рукой стал снова гладить по лицу:
-Шшшшш, тихонько.... несчастье ты маленькое. Да что ж ты так плачешь-то горько.
Откуда только эти слезы брались, он же никогда не плакал, вообще никогда, даже когда Белоснежка укладывала его на подушки и вставляла палец в самое тайное его местечко. Это было противно, немного унизительно, но не так. Потому что он там был сам, и это не было больно и то была женщина, и...потом Пауль всегда утешал его... Дум немного успокоился, затих. Так он пролежал долго, пялясь в потолок-спать уже не хотелось, мысли- и так всегда простые, спутались и голова казалась пустой и тяжелой после частых слез.
Михал продолжал гладить его, щеки, нос, обвел миниатюрное ушко, поправил подсыхающие и обвисшие прядки, шептал ему какую-то бессмыслицу, как маленькому ребенку, но все таки закончил словами:
-Извини, я должен посмотреть тебя, миленький, мне сказали, что могут быть проблемы.
Дум уже даже не удивился, когда и этот человек перевернул его на живот, положил к себе на колени и раздвинул ему ягодицы большим и указательным пальцами. Дум только зажмурился ожидая новой волны унижения, боли, заполненных кишок, но этого не последовало.
Михал поцокал языком, чуть тронул разорванные края прохода:
-Как плохо, как плохо, что с тобой же только делали.... ты же малютка совсем....ну ничего, заростет. Сегодня я намажу тебе ранки, но потом будешь заботиться о себе сам.
Дум дернулся, и стал вырываться, когда Михал начал мазать разрывы. Прикосновения к натруженному развороченному месту уже вызывали у него ужас и тошноту. Но мужчина был сильнее, он крепко прижимал его за талию, и таки довел свое дело до конца. Впрочем, к этому-то концу, Дум уже понял, что никто ничего в него вставлять не собирается и немного обмяк. Мазь подействовала почти сразу- сначала пекло, потом внезапно перестало болеть.
Михал отпустил его, перевернул на спину, подложил валик под плечо с ожогом и накрыл Дума легчайшим покрывалом.
-Отдыхай. Сейчас тебе принесут немного поесть, а потом я заберу тебя в комнату к твоим друзьям.
Он наклонился, поцеловал маленького человека в лоб и бесшумной тенью вышел из комнаты.