уловчик

[Уточка Канешна]

получить множественные оргазмы

Ах ты ж ебтвоюмать


какой милейший мальчик





эти чуть свисающие бочка...дайте я за них пощипаю...



и бровки домиком

@темы: фото, раммштайн

Comments

[Petit Prince.]

какой милейший мальчик

этот мой гештальт, не могу уже несколько лет найти источник этой фотки/капса

[Уточка Канешна]

дарю

[Petit Prince.]

да она у меня есть, но источника вот нет. и я не уверен, что это именно фотка, больше на капс похоже. вот и интересно, откуда.

[Уточка Канешна]

ой, только заметила, у котика ушко проколото

[Petit Prince.]

ну, серьгу же носил)

[Уточка Канешна]

а тилль его в проколотое ушко целовал, чтобы заживало быстрее

[Petit Prince.]

о...я когда-то вкуснейший фанфик читал, где Тилль Рихарду ухо прокалывал, потом наоборот.

[Уточка Канешна]

интересно, а он ушко в угоду Тиллю прокалывал?

[Petit Prince.]

я вот не смог вычислить, кто из них первее ухо проколол.

[Уточка Канешна]

мурмурмур, какие ушки. сама раковина идеальная

[Petit Prince.]

пойду-ка я передрочу на фанфик, где на Рихарде кроме сережки ничего не осталось

[Уточка Канешна]

а мне?

[Petit Prince.]

Автора, увы, потерял, но подозреваю, что капитан Стенли.
-Просто стой на месте, Рике. Просто стой и не двигайся.
Я говорю негромко, стараясь, чтобы в голосе не слышна была паника.
Его посеревшее лицо. Глаза, ставшие вдруг чёрными, застыли на мне без всякого выражения.

Пёс утробно рычит, нагнув голову; передние лапы напряжённо расставлены, хвост нервно подёргивается, пляшет – неправда, что собаки виляют хвостом только от радости и дружелюбия. Крупный пёс, размером с овчарку, но не овчарка. Я знаю, откуда он. Сосед, старый хрен, мать его. Никогда не привязывает собаку. Я уже говорил ему, что рано или поздно прибью эту тварь.

Он бросился не на нас – на него. Рихард – чужой. Псу это не нравится. В деревне он всех знает. Свои могут ходить беспрепятственно. Поэтому меня он пропустил. А его – нет. Зверюга реагирует на малейшее движение воздуха со стороны чужака – стоило Рихарду приоткрыть рот, и рычание стало на полтона громче. И более нервным. Я стою сзади и чуть сбоку, пёс между нами – я вижу, как он морщит нос, как дрожит его верхняя губа. Мне видны его зубы. Проклятье.

-Тиль, твою мать, сделай что-нибудь.

Губы еле шевелятся. Тихий голос, лишённый интонации. Вот так звучит отчаяние. Я вижу, как побелели его пальцы, вцепившиеся в лямку рюкзака.

Боковым зрением я отмечаю камень, довольно увесистый. Он справа от меня. Начинаю двигаться – по миллиметру, не отрывая взгляда от Рихарда и собаки. Ещё шажок. Ещё. Ещё… Есть.

Медленно, медленно, застывая в каждом мгновении, как муха в сиропе, нагибаюсь, одновременно протягивая руку. Только бы я смог вырвать его из земли одним движением. Только бы…
Я не знаю, как это произошло. Но им хватило одной секунды, когда я перевёл взгляд на камень. Я слышу короткое, полное ярости рявканье, а потом вижу – каждая деталь этой картины неправдоподобно ярка и выпукла – что пёс висит у Рихарда на правой руке, так и не отпустившей лямку.

После я не помню, что делал, не помню ни звуков, ни тактильных ощущений – но, придя в себя в какой-то момент, смотрю на свою ладонь и замечаю, что пальцы на ней скрючены, как будто до сих пор держат камень. Я опускаю глаза – камень лежит на дороге у моих ног, плоской стороной вверх, я вижу его влажную, зернистую поверхность, прилипшие к ней комочки земли и тупо соображаю – значит, я всё-таки смог его вырвать. Хорошо, что недавно был дождь. Поворачиваю руку тыльной стороной и вижу, что из-под двух сорванных ногтей выступила кровь.

Собаки нет. Рихард сидит прямо на дороге в паре шагов от меня. Я подхожу к нему, меня как будто несёт над землёй.

-Как ты?
-Нормально, - выговаривает он после паузы, глядя в землю.

Потом его рвёт.

***
Отец копается в саду, мы беспрепятственно проникаем в дом через парадную дверь.

Наверху я говорю:
-Покажи, что там у тебя.
-Нет.
-Сказал, покажи. Ох, твою-то мать…

Он вытягивает руку вперёд и отворачивается; я вижу, как дрожат его пальцы. У меня они тоже дрожат, когда я вытаскиваю из раны пропитанные кровью лохмотья рубашки; меня начинает мутить.

-Тебе надо к врачу.
-Нет.
-Тогда что прикажешь делать?
-Он же не бешеный. Нет?..
-Рике, в деревне собаки жрут навоз. У тебя в ране лошадиное дерьмо. Даже если он не бешеный, может начаться заражение. Отхреначат руку к чёртовой матери.

Он молчит, потом спрашивает:
-У тебя водка есть?

Прежде, чем приступить к дезинфекции, я сую ему в зубы деревянный черенок ножа.
-Я – так…
-Сделай, как говорю. Мне не нужно, чтобы папаша прибежал на твои вопли.

…Он тяжело вздрагивает всем телом, из-под зажмуренных век текут слёзы; зубы – белые, немного неровные – впились в тёмное дерево. Я перевязываю рану разорванной на полосы простынёй – бинта не нашлось – плечи у него обмякают; здоровой рукой он вынимает изо рта черенок, за ним тянется блестящая нитка слюны, он утирает рот рукавом. Видно, что у него до сих пор сведены челюсти.

-Хочешь выпить?
-Нет.

Он ложится на мою кровать, лицом к стене. Лежит так долго, целый час, совсем не двигаясь, хотя я вижу, что он не спит. Я не трогаю его.

Потом я слышу его голос:
-Слушай… Можно тебя попросить?
-Да?
-Посмотри… мне кажется, повязка мокрая.
-Ты сам не можешь?
-Там кровь. Я…
-Боишься крови?

Он молчит. Он стыдится своей слабости.

Я сажусь у изголовья. Раненую руку он вытянул поверх подушки и уткнулся лицом в сгиб другой руки. Я осторожно беру его за кисть. Свежее алое пятно удивительно насыщенного оттенка проступает сквозь белую ткань. Это сочетание очень красиво. Одна из самых красивых вещей, что я видел в жизни.

-Ну, что там?
Ладонь у него холодная.
-Ничего страшного. Да, немного кровоточит. А ты чего бы хотел?

Он снова не отвечает, и я говорю:
-Надо подержать руку поднятой, чтобы кровь отлила.
Я подволакиваю стул и сажусь рядом. Я держу его руку на весу и почти машинально поглаживаю пальцы. Он говорит:
-Холодно.
-Не знаю… Печка топится.
-Нервы, - говорит он со смешком. – Может, правда, выпить?
-На самом деле, я думаю, не стоит. Хотя, как хочешь.
-Дай.
-Только не водки.
-У меня в рюкзаке бутылка вина.

Я не могу найти штопор и расковыриваю пробку ножом – тем самым. Украдкой рассматриваю щербины от его зубов на черенке.
Мы сидим и цедим вино. Говорить неохота. Я включаю радио, нахожу западную станцию. Он немного оживляется, лицо порозовело.

-“Led Zeppelin”, - говорит он, - это уже классика.
-Мне больше нравится “Deep Purple”.
Он мотает головой.
-Нет, “Zeppelin” круче.

И мы снова молчим. Он бросает беглый взгляд на свою повязку и сразу отводит глаза.

-Знаешь, - признаётся он, – я всегда боялся собак.
-Они, сволочи, это чувствуют.
-Ничего не могу с собой поделать… Всегда жду от этих тварей какой-то подлянки.
-Бывает.
-Теперь будет шрам.
-Почти наверняка. Ничего, шрамы нравятся девчонкам.
-А тебе?..

Он смотрит прямо мне в глаза. Я сажусь на кровать рядом с ним, ерошу его волосы.

-Не хочешь состричь вот это, сзади?
-Пока нет. Хочу покрасить.
-Ты что, идиот? Хочешь, чтобы тебя считали педиком?
-Мне плевать.

Он упрямо выставляет подбородок. Мне нравится его рассматривать. Нравятся вытертые коленки его джинсов и то, как он немного неловко держит стакан левой рукой, отставив локоть. Нравится даже запах его подмышек. Я наклоняюсь к нему и, резко выдохнув ему в ухо, захватываю зубами мочку. Он с негодующим воплем отпихивает меня:
-Идиот, я чуть не облился!
-Рубашка всё равно на выброс.

Беру из его руки стакан, отставляю. Мягко толкаю его в грудь, и он заваливается на спину, вытянув руки над головой. Смотрит на меня снизу вверх, а я осторожно, как к музейному экспонату, прикасаюсь к его обнажившемуся животу.

-Твой отец…
-Он в саду.
-Я ничего не могу, из-за руки.
-Тебе ничего и не нужно делать.

Я расстёгиваю его пояс, сдираю с него джинсы вместе с трусами и носками. Тихонько щекочу ему внутреннюю сторону бёдер – он запрокидывает голову и потягивается. Я провожу пальцем по «ремешку» внизу его живота – полоска тёмных волосков, начинающаяся чуть ниже пупка, расширяется книзу, к остро пахнущей промежности. Склонившись, я целую его в то место, где срастаются рёбра. Я слышу, как глухо, лихорадочно стучит его сердце. От сознания, что он сейчас почти беспомощен, меня бросает в жар. Мне безумно нравится его поза, – с закинутыми за голову руками – но я хочу, чтобы он был голым. Совсем. Из-за раненой руки рубашку не стащишь… я вспоминаю про нож.

-Зачем это?..
-Лежи спокойно, иначе поранишься.

Его взгляд прикован к лезвию – я медленно поворачиваю его вправо-влево, чтобы дать ему хорошенько рассмотреть.

-Страшно?.. Это поострее, чем собачьи зубы.

Тонкая ткань рубашки с лёгким треском расползается от малейшего нажима. Я пальцами слышу, как напряглись мускулы на его руке. Чувствую горячую, сдавленную пульсацию в паху. Хоть в этом нет необходимости, я режу и второй рукав. Теперь на нём ничего нет, кроме повязки на руке и серьги в ухе. Оставшиеся от рубашки лоскуты летят на пол. Как и нож. Как и моя одежда.

Я целую его во внутренний сгиб локтя, а потом кусаю за бицепс. Он дёргается подо мной.

-Страшно?..

Нависнув над ним, я обнажаю зубы и растягиваю углы рта. У меня острые зубы, я это знаю. Особенно клыки.

-Страшно?..
Я рычу и снова кусаю его – шею, грудь, живот. После каждого укуса отстраняюсь и смотрю ему в лицо. Его зрачки расширены, глаза сухо блестят, губы плотно сжаты. Каждый раз его тело отзывается – судорожным вздыманием груди, конвульсиями между ног. Там становится всё горячее и твёрже. И, несмотря на это, он продолжает стискивать губы. И смотрит на меня неподвижными, потемневшими глазами. Как тогда на собаку. Но не совсем так.

Уже перевернув его на живот, я вспоминаю, что дверь всё-таки лучше закрыть на задвижку.

***
Мы лежим и курим, глядя на по-весеннему прозрачное, медленно темнеющее небо в окне.
-Завтра я поищу тебе что-нибудь из своих вещей.
-Да ерунда… А знаешь, что?
-Пока не знаю. А что?

Он встаёт, голышом прогуливается по комнате. Затягивается и, запрокинув голову, выпускает дым в потолок.

-К окну не подходи. Так что ты хотел сказать?

Он кладёт окурок в пепельницу, повернувшись ко мне спиной, рассматривает свою повязку. Вид его поджатых ягодиц вызывает во мне почти отцовское чувство, хоть это и кажется нелепым. Он может ничего не говорить, может даже не смотреть на меня, пусть просто стоит вот так – мне хорошо.

Но он всё-таки говорит. Хотя я уже перестал ждать, что он ответит.

-Знаешь, по-моему, я больше не боюсь собак.

[Уточка Канешна]

....закурилЪ

[Petit Prince.]

даа, зачетный автор был. или есть.

[Уточка Канешна]

только секаса не описывает. А что, Рихард крови боится?

[Petit Prince.]

он далеко не везде уместен.

[new_vanagas]

этот мой гештальт, не могу уже несколько лет найти источник этой фотки/капса

Риш, источник www.youtube.com/watch?v=BCKByAwjdT0
на 04:28

[Petit Prince.]

new_vanagas, а ларчик просто открывался спасибо

[new_vanagas]

Reesh.,

[Шериф Стайлз и НЦэ-17 бейсбольной битой]

*В лужу*