Каждая отдельная бусина была пыткой. Дум прижимал лоб к полу, и рычал. Один, два, три...потом назад, более привычное движение, облегчение, которое длится мгновение и снова один, два три четыре и назад...теперь их должно быть пять... одна, вторая, третья, четвертая, пятая, снова наружу. Острые пальцы крепко держат ягодицу, не сбежать, не шевельнутся, колени и локти ссаднят, он ведь стоит не на кровати, и даже не на ковре, а прямо на мраморном шершавом полу. Распахнутый, голый, такой маленький. Как больно, больно... больно было всегда, но без масла- это просто невыносимо.
Красивый, да. И беззащитный. Почему Тилль не бросается ему на защиту? Почему защищают кого угодно, почему Флаке всегда в любимчиках, он весь такой нежный и воздушный, а ему говорят- ты, красивый, подай сюда свое тело. Ведь должно же быть наоборот! Разве не должны больше любить тех, кто красивее? Или это такая человеческая любовь- боль, боль, боль.
Шестая, седьмая, восьмая...
-Девять!- срывается с его губ хрип боли, и он вызывает только хохот и озорной шлепок.
-Вы слышите девочки, эта разьеба их считает!
Снова движение наружу, и счет начинается заново.
-А ну, красавица, давай- ка вслух!- командует мужской голос, Дум зажмуривается до боли и выдавливает из себя:
-Один.
-А это?
Из сжатого кулака сочится кровь- ногти впились в кожу так, чтобы хоть чуть-чуть переместить боль в другое место.
-Два,- хрипит он, мозг отказывается принимать, но мышцы втягивают бусину внутрь.
-Нет, куколка, это тоже один. Смотри какой жадный, сам глотаешь!Кто ж это тебя так возьебнул-то хорошо!? Раз ты такой жадный будем считать каждые две за одну. Сколько я всовывал до этого? девять?
Дум поменял позу, насколько смог, чтобы закрыть лицо. Стыдно, очень стыдно, больно, обидно и жалко себя.
-Девять, девять,- смеется Оксана.
-Хочешь попробовать?- Спрашивает ее мужчина.
-Конечно, давай.
Женские пальцы- тонкие и легкие, они погладили воспаленные края, принося облегчение, а потом очередная бусина входит внутрь, а за ней и пальчик. Глубоко, кажется, что очень глубоко, а оставшиеся бусины обвиснув, легонько бьют по нежному шовчику ниже.
-Он такой горячий парень!- смеется Оксана, вытягивает палец, и всовывает еще одну бусину. Эсмеральда фыркает:
-Горячий, это если кусок со спины срезать, и туда, к позвоночнику, руку приложить. А это так, подогретый.
-Эсмеральда, я одобряю ваш ход мысли, но он хорош исключительно как литературный прием. С живыми людьми я бы не стал так экспериментировать.
Еще две бусины, кажется, что это не жемчуг, а просто острые слитки, они разрывают его, там уже нет живого места. Мышцы больше не слушаются, и пальцы Оксаны возвращают им тонус лаской. Но как только палец исчезает, края снова расходятся- это уже не часть его тела, а просто открытая рана, ему так кажется. Но он знает, что это не так.
Внезапно новых бусин не последовало- мучители увлеклись литературным спором, и Дум поднял голову. Друзья стояли плотной кучкой, Пауль зажимает рот рукой, милый Пауль, ты так нежно целуешь, но никогда не делал того, что делали женские пальцы. Олли- тебе все равно, за тебя попросили и все, все остальное уже не важно? А где же Шолле, где этот пафосный придурок, которому все сходит с рук? Он ведь вроде тоже красив. Не плачь, Пауль, ну что ты-то можешь сделать,самый маленький, пожалуйста. Тилль смотрит сурово, прямо в глаза, безжалостно.
-За что, Тилль, почему меня никогда нельзя защитить?